Подсознательные мотивы. Мотивы и их характеристика. А как поступает уверенный в себе взрослый

Побудительная функция психики обеспечивает активизацию и направленность поведения личности. В психологической литературе часто встречается понятие « мотивационная сфера личности». Под ней понимают совокупность диспозиций (мотивов), потребностей и целей, склонностей, интересов, мотивационных установок (желаний).

Потребность является источником активности и рассматриваются как внутреннее состояние нужды в чем-то важном для жизни и развития

личности. В психологической литературе потребность рассматривают как нужду (Д.Н.Узнадзе, К.К.Платонов), как предмет удовлетворения нужды (В.Г.Лежнев, А.Н.Леонтьев, К. Обуховский), как ценность (В.С.Магун), как необходимость (Б.И. Додонов, П.А. Рудик В.А.Василенко, П.В.Симонов), как состояние (И.А. Джижарьян, В.Н.Мясищев), как системная реакция (Е.П.Ильин), как мотив поведения и деятельности:

1) потребность дает толчок к возникновению мотива;

2) потребность преобразуется в мотив после опредмечивания, т.е. после нахождения предмета, который может ее удовлетворить;

3) потребность - часть мотива (В.А.Иванников);

4) потребность и есть мотив (Л.И. Божович, А.Г.Ковалев, К.К.Платонов,

С.Л.Рубинштейн и др.).

С.Л. Рубинштейн писал, что в потребности содержится активное отношение (стремление), направляющее человека на преобразование условий с целью удовлетворения нужды. Следовательно, потребность объясняет, откуда берется энергия для проявления человеческой активности. Однако, отождествлять мотив с потребностью не позволяет ряд обстоятельств:

1) потребность не полностью объясняет причину конкретного действия или поступка, ведь одна и та же потребность может быть удовлетворена разными средствами и способами;

2) мотив-потребность отделяется от идеальной цели, поэтому не ясно, почему мотив имеет целенаправленность;

3) принятие потребности за мотив ведет к некорректности использования понятий («удовлетворение мотива», « наследственные мотивы»...)

Несмотря на расхождения во взглядах ученых, потребность детерминирует активность человека и без потребностей побуждение к деятельности становится невозможным. Наличие потребности составляет необходимую предпосылку любой деятельности. Однако потребность сама по себе не способна придать деятельности определенную направленность. Предмет потребности (материальный или идеальный) является мотивом деятельности. Поэтому психологический анализ потребностей преобразуется в анализ мотивов поведения и деятельности.

Мотивация и мотив - являются основными понятиями, которые используют в психологии для описания и объяснения побудительных причин поведения. Практический психолог, тем более, школьный психолог, должен знать внутреннюю детерминацию поведения личности: уметь фиксировать и учитывать мотивацию как предпосылку, условие и важнейший фактор деятельности, знать возможности формирования мотивации.

Проблема мотивации и мотивов поведения и деятельности является одной из стержневых в психологии. Ей посвящено огромное количество зарубежных (Allport G.W., Atkinson J.W., Hall G., Maslow

A.H., Nutten Y.R., Хекхаузен Х,...) и отечественных (Асеев В.Г., Васильев И.А., Вилюнас В.К., Ковалев В.И., Леонтьев А.Н., Мерлин В.С., Симонов В.П., Якобсон В.П.,...) исследований. Обилие литературы по проблеме мотивации и мотивов сопровождается и обилием определений понятий и точек зрения на их природу. Мотив рассматривается и как потребность, и как цель (предмет удовлетворения потребности) (С.Л.Рубинштейн, А.Н.Леонтьев, Д.В.Колесов,..), и как побудительная (движущая) сила (Х. Хекхаузен, В.И.Ковалев, А.А. Файзулаев,..), и как намерение (Б.В.Зейгарник), и как устойчивые свойства (личностные диспозиции) (М. Мадсен, Х. Маррей, Дж. Аткинсон, К.К.Платонов, В. Смерлин, М.Ш. Магомед-Эминов), и как состояние (Р.А. Пилоян, Хилгард), и как формулировка (К. Обуховский, А.Левицкий, П.П. Иванов, и как удовлетворенность (В.Г.Асеев, Н.Ф.Наумова, П.М.Якобсон), и как сложное интегральное психологическое образование (Б.Ф.Ломов, Д.Н.Узнадзе, Е.П.Ильин).

Выделяют динамические (силу, устойчивость) и содержательные (труктура, осознанность, направленность на внешние или внутренние факторы при объяснении своего поведения, с какой деятельностью связаны) характеристики мотива.

Мотивация рассматривается так же по-разному: как совокупность факторов, определяющих поведение (Мадсен, Годфруа), как совокупность мотивов (К.К.Платонов), как процесс психической регуляции конкретной деятельности (М.Ш. Магомед-Эминов), как система процессов, отвечающих за побуждение к деятельности (В.К. Вилюнас). Можно выделить два направления: первое рассматривает мотивацию со структурных позиций, как совокупность факторов или мотивов, детерминирующих поведение и деятельность (потребности, мотивы, цели, намерения), второе - как процесс, который стимулирует и поддерживает активность субъекта на определенном уровне.

В мотивационную сферу личности входят также цели деятельности - непосредственно осознаваемый результат, на который в данный момент направлено действие, связанное с деятельностью, удовлетворяющее актуализированную потребность; ценностные ориентации - то, что человек особенно ценит в жизни, чему он придает особый, положительный смысл; мотивационные образования - мотивационные установки (потенциальные мотивы (В.Г.Асеев, В.И.Ковалев), которые сформировались, но не проявляются в данный момент, мечты - образы желанного (К.К.Платонов), образ желаемого будущего (Б.И.Додонов),

интересы - специфическая познавательная направленность на предметы и явления действительности (А.Н.Леонтьев), направленность личности

Совокупность устойчиво доминирующих мотивов или мотивационных образований (Л.И. Божович), мотивационные состояния (влечение, любопытство, состояние сомнения, мечтательности (Н.Д.Левитов), мотивационные свойства личности - закрепившиеся мотивы (С.Л.Рубинштейн)- уровень притязаний, стремление к достижению успеха или избеганию неудачи, мотив аффилиации (стремление человека быть в обществе других людей), агрессивность, альтруизм-эгоизм...

Вопрос об осознаваемости мотива, как и многие другие, относящиеся к проблеме мотивации, до сих пор не получил однозначного решения. Во многом это связано с неодинаковым пониманием сущности мотива. В определенный период мешали этому и идеологические барьеры. Как отмечает Л. И. Божович,[ Божович Л.И. Проблемы формирования личности. - М.; Воронеж, 1995.] долгое время в советской психологии и педагогике считалось одиозным обращаться для объяснения тех или иных поступков человека к его бессознательной сфере. Поэтому говорить о бессознательности побуждений и мотивов было нельзя. Между тем И. П. Павлов писал: «Мы отлично знаем, до какой степени душевная психическая жизнь пестро складывается из сознательного и бессознательного». Большим недостатком современной ему психологии он считал именно то, что она ограничивается изучением лишь сознательных психических явлений. Психолог, по его образному выражению, оказывается в положении человека, который идет с фонарем в руке, освещающим лишь небольшие участки. «С таким фонарем, -- замечает И. П. Павлов, -- трудно изучить всю местность».[ Павлов И.П. Полное собрание сочинений. Т.3., кн.1. - М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1951. С.105.]

В 70-е годы отношение к бессознательному в нашей психологии изменилось. Стали говорить и о неосознаваемых мотивах (Л.И. Божович, В.А. Иванников, М.В. Матюхина, В.С. Мерлин, А.Н. Леонтьев) наряду с осознаваемыми. А.Н. Леонтьев, например, писал, что, в отличие от целей, мотивы актуально не осознаются субъектом: когда мы совершаем те или иные действия, то в этот момент мы обычно не отдаем себе отчета о мотивах, которые их побуждают. Правда, при этом он замечает, что мотивы не отделены от сознания, но представлены в нем в особой форме -- эмоциональной окраски действий.[ Леонтьев А.Н. Потребности, мотивы и эмоции. - М., 1971.] С.Л. Рубинштейн трактует неосознанные действия не как явления, совсем не представленные в сознании, а как явления, которые не получили более или менее широкой смысловой связи с другими побуждениями, не были соотнесены, интегрированы с ними.[ Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. - СПб, 1998] М. В. Матюхина утверждает, что мотивационные явления могут иметь разный уровень осознания, от глубоко осознанных до неосознаваемых непроизвольных побуждений; но она же пишет о малоосознанных побуждениях, наименее осознаваемых мотивах (но все же осознаваемых), противопоставляя им осознанные.[ Матюхина М.В. Мотивация учения младших школьников. - М., 1984.] Эти добавления авторов, их разъяснения весьма существенны, так как свидетельствуют о том, что неосознавание мотива понимается все-таки как малое осознавание и что осознание мотива может происходить в различной форме и на различных уровнях психики. Иначе трудно понять, как мотив одновременно может и осознаваться, и не осознаваться.

Другие психологи утверждают, что мотив, если речь идет о нем, не может быть неосознаваемым. Так, Л.П. Кичатинов[ Кичатинов Л.П. Динамика коммуникативных потребностей развивающейся личности // Текст. Высказывание. Слово. М., 1983. С.97-104.] отмечает, что человек может действовать и несознательно, не отдавая себе отчета в своих действиях (например, в привычном поведении). Отражая потребности, выражая их, эти действия в то же время, по мнению автора, представляют собой немотивированные действия, поступки без мотивов. Он считает, что нецелесообразно объединять сознательное и бессознательное при рассмотрении мотива.

Сходную позицию занимает и К. Обуховский, который пишет, что человек осуществляет действие только тогда, когда он смог вербально сформулировать мотив, т. е. цель и средства ее достижения (именно так он понимает мотив). Действие является немотивированным, если выходит из-под контроля рассудка, например вследствие психического расстройства. B тo же время он замечает, что мотив не всегда является точным отражением в сознании фактора, влияющего на возникновение деятельности.[ Обуховский К. Психология влечений человека. - М.: Прогресс, 1972.]

Причин, обусловливающих противоречивость взглядов на осознанность мотивов, может быть две. Одна -- принятие за мотив различных феноменов. Одно дело -- принять за мотив склонность, влечение, установку, которые плохо или совсем не осознаются. Тогда и мотив в представлении такого психолога становится неосознаваемым или слабо осознаваемым. Другое дело -- принять за мотив цель и средства ее достижения; тогда мотив может быть только осознаваемым. В действительности же в мотиве, как сложном многокомпонентном образовании, одни мотиваторы могут и должны осознаваться (например, если не будет осознания потребности, то человек не будет ничего делать для ее удовлетворения), а другие -- нет. Но в целом (полностью) структура мотива не может не осознаваться, даже при импульсивных действиях. Другое дело, что это осознание не получает развернутого вербального обозначения.

По этому поводу А. Ф. Лазурский писал: Попытка точно сосчитать число мотивов, действующих в каждом данном случае, заранее должна быть признана несостоятельной. Затруднение увеличивается еще и тем, что каждый мотив не представляет из себя чего-нибудь простейшего, неразложимого, а очень часто является сложным комплексом, в состав которого входит целая группа чувств и влечений, более или менее тесно между собою связанных. [ Лазурский А.Ф. Избранные труды по психологии. М.: Наука. 1997. - с.194/]

Вторая причина разногласий в трактовке осознанности мотива может состоять в том, что одни психологи понимают под осознанием ощущения и переживания потребностного состояния, а другие -- понимание мотива как основания действия или поступка, что, естественно, не одно и то же. Можно осознавать -- ощущать, переживать -- наличие нужды и не понимать, что конкретно нужно (вспомним одну из стадий формирования потребности личности -- неосознание модальности потребности: человек ощущает дискомфорт, но не понимает его причину. Именно в этом аспекте следует, очевидно, воспринимать и рассуждения А.Н. Леонтьева[ Леонтьев А.Н. Потребности, мотивы и эмоции. - М., 1971] о неосознаваемых мотивах как непонимаемых. Так, он писал, что предметное содержание мотива так или иначе воспринимается, представляются цель, средства ее достижения, более отдаленные результаты. А вот смысл действий понимается не всегда (поэтому он выделял смыслообразующие мотивы). Можно не понимать не только смысл, но и главную причину своего поступка, например один из компонентов блока «внутреннего фильтра» (склонность, предпочтение, установку).

Таким образом, само по себе осознание отдельных компонентов мотива не обеспечивает еще понимания его как основания поступка или действия. Для этого человеку надо проанализировать осознаваемое и привести к общему знаменателю.

Правда, такому анализу может препятствовать ряд моментов. Во-первых, во многих случаях человеку не надо углубляться в такой анализ, так как ситуация для него очевидна и поведение в ней у него уже отработано. В этом случае многие компоненты мотива, особенно из блока «внутреннего фильтра», скорее подразумеваются, чем осознаются и вербально обозначаются. Поэтому X. Хекхаузен[ Хекхаузен Х. Мотивации и деятельность. - М.: Педагогика, 1986], например, пишет, что причины поступков, их цели и средства часто очевидны для современников, принадлежащих к той же культурной среде, следовательно, при нормативном поведении вряд ли кому-нибудь, исключая психологов, вздумается ставить вопрос «Зачем?» В крайнем случае, пишет он, в порядке объяснения можно ответить, что все так делают или вынуждены делать.

И при вопросе: «Почему ты помог ему?» на поверхности сознания спрашиваемого часто оказывается какая-нибудь одна распространенная причина, в основном связанная с оценкой ситуации: «Ему плохо», «Больше некому», «Одному грустно» и т. п. В действительности же ситуация была лишь внешним толчком, а внутренним побудителем являлась недекларируемая нравственность субъекта. Но до этой причины можно докопаться, только поставив перед человеком ряд вопросов, которые бы заставили его поглубже разобраться в причинах своего поступка.

Во-вторых, в сознании человека один мотиватор (причина) может подменяться другим. Например, наиболее часто, потребность подменяется в сознании предметом ее удовлетворения, и поэтому человек говорит, что пошел на кухню, потому что ему нужен хлеб, а не потому, что он голоден.

В-третьих, у человека может отсутствовать желание докопаться до истинной причины своего поступка из-за нежелания выглядеть в собственных глазах безнравственным. На поверхность сознания им будет выдвигаться другая, более благовидная причина, могущая оправдать его поступок, причем действительно актуальная, но не главная, не решающая.

Хотя цели, которые ставит перед собой человек, сознательны, однако они не всегда ему ясны до конца. В связи с этим О.К. Тихомиров[ Тихомиров О.К. Психология мышления. - М., 1984. ]выделяет цели поисковых проб («посмотрим, что получится... »), которые относятся им к классу неопределенных предвосхищений. Не всегда продумываются и последствия достижения цели. Особенно часто такие не до конца обоснованные решения и намерения возникают у человека при наличии у него азарта, эмоций борьбы или когда у него нет времени на обдумывание (решения, принимаемые в спешке).

Таким образом, в вопросе об осознаваемости мотивов можно выделить три аспекта: собственно осознание (ощущение, переживание), понимание и обдумывание, которые могут быть более и менее полными, отчего и появляются моменты осознанного и неосознанного, обдуманные и необдуманные действия (последние -- из-за некритического, «на веру», принятия совета, из-за недостатка времени на обдумывание, в результате аффекта).

Понимание, «чего» я хочу добиться, означает понимание цели; понимание, «почему» -- понимание потребности, а понимание «для чего» -- смысл действия или поступка.

Некоторые психологи утверждают, что об истинном мотиве (причине) можно узнать только постфактум, когда деятельность уже началась или, более того, закончилась. Это утверждение может быть справедливым, если иметь в виду понимание истинной (решающей) причины, и то не для всех случаев (ведь часто результат не совпадает с ожиданиями, заложенными в мотиве, т. е. с целью). Когда же речь идет об осознании компонентов мотива, то по отношению к ним эта точка зрения вряд ли применима. Если основные компоненты мотива (потребность, цель) не будут осознаваться, то, что же тогда побудит человека к произвольной активности? Неслучайно В.С. Мерлин[ Мерлин В.С. Психология индивидуальности. Воронеж, 1996] подчеркивал, что действия человека определяются главным образом сознательными целями, а К. Обуховский[ Обуховский К. Психология влечений человека. - М.: Прогресс, 1972 ] замечает, что мотив -- это вербализованный (а, следовательно -- и осознанный) побудитель активности человека.

А.Н. Леонтьев[ Леонтьев А.Н. Потребности, мотивы и эмоции. - М., 1971.] считает, что по ходу выполнения действий мотив не осознается, осознаются только цели действий. С этим частично можно согласиться: ведь в каждый конкретный момент человек не думает, почему он совершает это действие, а думает о том, что должно получиться, что получается. Правда, надо принять во внимание, что цель тоже является частью мотива, поэтому частично мотив все же осознается, как и смысл деятельности в целом, т. е. конечная цель, предвидимый результат.

Психологические теории мотивации.

Структура и особенности мотивации.

Понятие мотива и мотивации поведения человека.

Формой проявления потребности, побуждающей и определяющей выбор направления деятельности, ее предмета, ради которого она осуществляется, является мотив.

МОТИВ – это проявление потребности, побуждение, направляющее деятельность и придающее ей смысл.

ПОТРЕБНОСТЬ – предпосылка деятельности, но сама по себе она не придает деятельности определенную направленность. Реальную направленность деятельности придает мотив.

Существуют различные формы мотивов, одни из которых носят побудительный характер, а другие – притягательный .

Побудительные мотивы: Притягательные мотивы:

Влечения, - интересы,

Желания, - мечты,

Установки - идеалы,

Убеждения

ВИДЫ МОТИВОВ:

Неосознаваемы мотивы: Осознаваемые мотивы:

Установки, влечения Желания, интересы, мечты

инстинкты идеалы, убеждения,

мировоззрение

УСТАНОВКА – неосознаваемое человеком состояние готовности, предрасположенности к деятельности, с помощью которого может быть удовлетворена та или иная потребность. Установка – это готовность, предрасположенность определенным образом воспринять, осмыслить объект или действовать с ним в соответствии с прошлым опытом. Исследовал установки Д.Н.Узнадзе. Он показал процесс формирования фиксированных установок, определяющих поведение человека.

Примеры установок: предвзятость, стандартизированность, стереотипы.

Установки могут быть: - позитивные, негативные.

В структуре установки выделены 3 составляющие (подструктуры):

1) когнитивная – образ того, что готов познать и воспринять человек;

2) эмоционально-оценочная – комплекс симпатий и антипатий к объекту установки;

3) поведенческая – готовность определенным образом действовать в отношении объекта установки.

ВЛЕЧЕНИЯ определяются как неопредмеченное побуждение. Влечение _ это недифференцированное, неосознанное или недостаточно осознанное осознание потребности. Влечение является преходящим состоянием: по мере того как оно осознается или находит предмет удовлетворения потребности, на который направляется влечение, оно переходит в желание. Влечение может переходить и в стремления, намерения.

ЖЕЛАНИЯ - переживание и осознание возможности чем-либо обладать или что-либо осуществлять. Желания характеризуются отчетливой осознанностью предмета потребности и возможных путей ее удовлетворения. Желания имеют цель и способны осуществляться в соответствии с построенным планом.

ИНТЕРЕС - форма проявления познавательной потребности субъекта, сосредоточенность на определенном содержании, вызывающем стремление понять его. Интерес – это желание познакомиться. Потребность – это желание иметь. Потребности и интересы могут не совпадать.

Классификация интересов:

2) По широте: широкие, узкие.

3) По степени устойчивости: длительные, кратковременные.

Интересы зависят от:

Нервной деятельности человека;

Воспитания;

Возраста;

Знаний человека;

Практической деятельности;

Зависят от эмоционального состояния человека.

Для характеристики личности имеет значение:

2. Устойчивость и легкая переключаемость интересов

3. Многогранность интересов.

МЕЧТА - это отсроченное желание. Это образ желаемого, созданный в представлении. Мечта выражает потребность человека в предметах или условиях существования, которые в данной ситуации отсутствуют, но которые могут быть созданы в результате деятельности. Мечта направлена на будущее, на перспективы жизни и деятельности человека.

ИДЕАЛЫ - это образы, которые создаются человеком на основе многих других образов и становятся путеводной звездой в деятельности человека. Идеалы – это образы. которыми руководствуется личность. Идеалы создаются в результате мысленного обобщения всего того, что с точки зрения человека является передовым, лучшим и что определяет перспективу развития личности. В идеале человек ценит то, что ему недостает, Это субъективный образ. Это то, каким человек хотел бы быть. У каждого человека свой идеал (может соответствовать действительности, а может и не соответствовать). Идеалы могут быть положительными или отрицательными. Отрицательные идеалы возникают в результате неправильного понимания смысла жизни. ИДЕАЛ – высший мотив поведения , который определяет личность в будущем, может вызвать как страстнодеятельное, так и пассивное состояние.

УБЕЖДЕНИЯ - осознаваемый и прочувствованный взгляд, выработанный в течении жизни человека, является главным мотивом в поведении человека. Убеждения – осознаваемая потребность личности, побуждающая ее действовать со своими ценностными ориентациями и идеалами. Это глубокая, обоснованная вера человека в принципы, идеалы, правила, которым он следует в жизни.

Формула убежденности:

ЗНАНИЯ + ОТНОШЕНИЕ К ЗНАНИЯМ + ВЗГЛЯД + ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ ОПЫТ = это и есть УБЕЖДЕНИЕ.

Психологические механизмы развития убеждения :

1. Учитель должен иметь базу знаний, соответствующих формированию определенных убеждений.

2. Должен выявить отношение субъекта к этим знаниям.

3. Самому быть убежденным.

4. Задеть эмоции и чувства ученика.

5. Учесть жизненный опыт.

В результате процесса интериоризации знания, личный опыт, эмоциональные впечатления «перерастают» в убеждения.

Уровни развития убеждения:

Низкий уровень - человек дает оценку (предложить аргументировать эту оценку: если не может выдвинуть убедительные аргументы – значит низкий уровень).

Средний уровень – человек пытается убедить другого в чем-то. При этом предоставляет конкретные аргументы, доказательства. Слово должно соответствовать делу. Надо знать в 1000 раз больше.

Высокий уровень – когда человек намечает позицию и пути борьбы за свои убеждения.

Виды убеждений : нравственные, научные, эстетические, политические.

Убеждения могут быть: ложные и достоверные.

Убеждения формируются в мировоззрение.

МИРОВОЗЗРЕНИЕ - система взглядов человека на природу, общество, на явления жизни общества и природы. Совокупность убеждений выступает как мировоззрение человека. Мировоззрение – это осознаваемый мотив. Он складывается на протяжении жизни человека и имеет свои особенности:

1. Определяется целостностью (и на природу, и на общество, и на человека).

2. Научность мировоззрения (если взгляды соответствуют реальности).

3. Мировоззрение должно быть убежденностью (должна быть степень осознанности, а для осознания нужны знания).

4. Мировоззрение связано с деятельностью человека, его поведением.

5. Мировоззрение исторически обусловлено.

6. Двойственность мировоззрения проявляется на этапе его формирования.

Мировоззрение включает несколько компонентов:

Мироощущение;

Миропредставление;

Миропонимание;

Одной из основных причин, по которым пациенты предпочитают оперативное вмешательство, является нежелание встречи с тем, кого они боятся больше, чем скальпеля хирурга. Идя на поводу у таких подсознательных побуждений, люди вступают в сделку со здравым смыслом, стараясь так или иначе обмануть собственное сознание. Такое поведение свойственно многим людям, в том числе и тем, У кого нет никаких показаний к хирургическому вмешательству. Уклоняясь от терапевтического лечения, такие пациенты пытаются взвалить на хирурга всю ответственность за собственную слабость. Сейчас, когда я пишу эти строки, невольно вспоминаю о причине, по которой я улучил свободный час для их написания. Мне позвонила пациентка и заявила, что, несмотря на ее горячее желание прийти на сеанс, хирург, который должен ее оперировать, запретил ей общение с психоаналитиком. Естественно, упомянутый врач ничего подобного ей не говорил, но она использовала его имя, чтобы избежать неприятной для нее процедуры.

Не так давно пациентка, которая была помолвлена с врачом, в пятый раз отложила церемонию бракосочетания. Обескураженный жених настоял на медицинском освидетельствовании. В истории болезни упоминались истерические припадки, которые сопровождались болями в правом боку. Лечащие врачи так и не пришли к единому мнению относительно необходимости операции. Количество лейкоцитов в крови порой поднималось до двенадцати тысяч, но на следующий день этот показатель приходил в норму. (Сообщалось о случаях ложного аппендицита, когда у пациента резко поднималась температура.) В итоге женщина настояла на операции. Приступы панического страха и боли в боку прошли, но с приближением дня бракосочетания вновь возобновились. Она потребовала госпитализации. В этом случае вполне очевиден выбор «меньшего из двух зол», как способа избежать супружеских объятий, которые были невыносимы для ее инфантильного сознания. Были и другие причины, но эта, несомненно, являлась доминирующей.

Все психоаналитики знакомы со следующим феноменом. Лечащий врач приходит к выводу о необходимости проведения серии психоаналитических сеансов, так как диагностирует случай невротического состояния. Пациент, уверенный в правильности такого диагноза, возвращается домой, чтобы уладить свои дела и через пару месяцев приступить к этому лечению.

Через несколько недель к нам приходит письмо от лечащего врача, в котором он сообщает о том, что у нашего предполагаемого пациента случился приступ аппендицита (или найдены камни в мочевом пузыре, обнаружено обострение геморроя, увеличена щитовидка и т.п.) и ему предстоит операция. Операционное вмешательство нередко является прелюдией к психоанализу. Очень часто после операции пациенты все же приходят к нам, но это происходит далеко не всегда.

Я лично наблюдал аналогичный случай, когда пациент незадолго до начала сеансов лег на операцию по удалению аппендицита. В конце психоаналитического лечения у него возобновились боли в боку, напоминающие дооперационные ощущения. Они были настолько реалистичны, что создавалось впечатление, будто удаления аппендикса вовсе и не было.

В таких случаях желание решить психологическую проблему с помощью хирургической операции очень типично. Так, двадцатитрехлетний студент университета, двукратный футбольный призер, стал жаловаться на плохое самочувствие, перестал воспринимать лекционный материал, чувствовал постоянную сонливость. Через несколько месяцев он бросил учебу и настоял на том, чтобы родители показали его специалистам. Медики не обнаружили никаких физических отклонений. Тем не менее ему становилось все хуже. Несмотря на возражения врача, он настоял на операции по удалению миндалин. После операции в течение месяца он чувствовал значительное облегчение, после чего болезненные симптомы появились вновь, и по его собственному желанию его привезли в психиатрическую клинику, где был поставлен очевидный диагноз - шизофрения.

В данном случае было бы ошибочным считать, что операция ухудшила состояние больного. Полагаю, что тут мы можем вполне положиться на личное заявление пациента и его родственников о временном облегчении. По моему мнению, здесь мы имеем дело с неистовой попыткой предотвратить надвигающийся распад сознания при помощи жертвы, принесенной на алтарь операционного стола. Подробнее мы поговорим об этом позднее, а сейчас я хотел бы подчеркнуть то обстоятельство, что подсознание может относиться к хирургическому вмешательству как к спасению от психического расстройства, а также как к способу, помогающему избежать психиатрического лечения. Этот случай я привел из соображений краткости изложения. В нашей практике встречались многие другие, где пациенты, стремившиеся преодолеть прогрессирующее психическое расстройство, прибегали к многочисленным повторным операциям. На эту тему высказывались многие специалисты, в том числе доктор Гарри Стэк Салливен. По общему мнению, угроза умственной дезинтеграции личности до уровня психоза доводит людей до невротического состояния.

Вторым мотивом, определяющим выбор хирургической операции, является эротическая составляющая. Подсознательно пациент отождествляет строгого, сурового, но благородного и сильного хирурга с собственным отцом. Непреклонность, сила, а порой и жестокость многих хирургов в значительной степени определяют выбор невротиков. Не следует забывать и об обратной связи взаимодействия хирург - пациент, которая окрашена в отчетливые садомазо-хистские тона. К тем, кто стремится найти в хирурге любящего отца, следует добавить тех, у кого любовь ассоциируется с мазохистским комплексом, подразумевающим боль от руки любимого человека. Широко известно, что многие высокопрофессиональные хирурги в своей практике отнюдь не отличаются милосердием и деликатностью манер.

Один из моих пациентов перенес несколько операций на носоглотке, которые теперь он признает совершенно ненужными, но в то время он стал главной причиной озабоченности и внимания своего отца. По этому поводу он вспоминает: «Когда я вспоминаю, как кровь капала у меня из носа после операции, мне представляется, как она наполняла сочувствием и нежностью моего отца, что вполне искупало боль во время операции и те порки, которые он мне закатывал в детстве».

Рассматривая мотивировки, толкающие человека на хирургическую операцию, следует различать первичные и вторичные цели. Вторая категория связана с получением удовольствия, ассоциированного с периодом нахождения в больнице или просто болезненного состояния, когда пациент становится объектом сочувствия друзей и родственников и предметом повышенного внимания медицинского персонала. Однако я не уверен в том, что некоторые из этих факторов полностью отсутствуют до операции, то есть в первичных мотивах, особенно в связи с желанием стать центром внимания и даже соболезнования, которое приобретает черты единственно возможной формы выражения любви, своего рода суррогата родительских чувств. Беспокойство и озабоченность врачей (включая хирургов) также подменяют нормальные человеческие отношения, а удовлетворение от сочувствия к его страданиям является своего рода эрзацем обычного добросердечия, на которое пациент, подверженный комплексу вины, не может рассчитывать.

В своей крайней форме этот мотив сопряжен с эксгибиционизмом. В случае, который будет в подробностях рассмотрен ниже, эксгибиционистская ценность операции будет очевидна - по признанию самого пациента, ему доставляло истинное удовольствие демонстрировать свою промежность и гениталии хирургу и медсестрам. В предоперационный период часто наблюдается и прямо противоположная реакция, которая проявляется в ложной стыдливости и нарочитой скромности. Несомненным свидетельством тому, что тайные удовольствия такого рода представляют широко распространенное явление, служит популярность разговоров на эту тему и успех литературных и иных спекуляций. В пример можно привести книгу Ирвина Кобба «Разговор об операциях» или один из кинофильмов Эдди Кантора «Нервный срыв», где двое мужчин заголяются, демонстрируя друг другу шрамы от многочисленных хирургических операций. С точки зрения психоанализа, мы должны признать такое поведение следствием подсознательного желания быть кастрированным с одновременной демонстрацией заплаченной за это цены. Такие люди как бы говорят: «Смотри, я беззащитен - меня не нужно убивать». В данном случае мы имеем дело с противоположной мотивировкой, где, в отличие от вышеприведенного примера с моим пациентом (см. выше), который как бы пытался доказать - «смотрите, я не кастрирован, я настоящий мужчина», - мы имеем дело с эксгибиционизмом противоположной направленности.

Как мужчины, так и женщины нередко идут на операцию, влекомые нереализованным чувством отцовства/материнства;

Более тридцати лет назад этот феномен был отмечен Фрейдом в его отчете о лечении Доры. После смерти любимой тетки у нее случился «приступ аппендицита» (высокая температура и боли в нижней части живота). Перед этим, узнав о заболевании двоюродного брата, Дора прочла о симптомах аппендицита (а возможно, и некоторых деталях сексуального характера) в энциклопедии. После этого у нее проявились указанные в книге симптомы. В то же время следует отметить, что ложный аппендицит проявился девять месяцев спустя после эпизода, когда мужчина делал ей недвусмысленные предложения. Втайне она продолжала надеяться, что он женится на ней и у них появятся дети, к которым она всегда относилась очень трепетно. Со всей очевидностью Фрейд указывает на то, что приступ мнимого аппендицита был реализацией фантазия, связанной с деторождением.

возникает подсознательное стремление к кесареву сечению, особенно в тех случаях, когда в детстве им навязывали сказку об аисте, приносящем детей.

Мотив - движущая сила поведения человека. И в этом нет ни малейших сомнений у исследователей, занимающихся вопросами детерминации человеческого поведения. Вместе с тем, несмотря на различия в интерпретации феномена «мотив», психологи едины в том, что «мотив как побуждение - это источник действия, его порождающий» 1 . В психологии, однако, неодинаково определяют тот исток, из которого исходит побуждение.

Позиции психологов по этому вопросу можно разделить на три блока. Первый не по значимости, а по выбору автора книжки, включает в себя не разделяемую подавляющим большинством психологов позицию, согласно которой к мотиву относятся только неосознанные побуждения: «Потребности могут осознаваться, и тогда поведение приобретает характер волевых действий, а могут оставаться неосознанными, и тогда оно называется влечением или мотивом» 2 . Подробностей приведенного определения авторы не дают и оставляют читателя-исследователя мучиться вопросом: а разве осознаваемые потребности не обладают побуждающей силой мотива?

Ко второму блоку относятся мнения о том, что мотив - это осознанное побуждение, а к третьему - как осознанное, так и неосознанное. Адепты мотива как осознанного побуждения не совсем последовательны в своих высказываниях.

В.И. Ковалев пишет: «Мотивы мы понимаем как побуждения, являющиеся свойством личности, возникающие на основе потребностей и в связи с характером общественных отношений и осознанные самим человеком» 3 .

Однако далее, подводя итог своим рассуждениям о мотиве, автор признает, что «мотив - это как бы осознанная потребность» . И тут же автор допускает, что «это уже не сама потребность, а ее отражение, проявление, как бы ее трансформирование и конкретизированное выражение» . Употребляя словосочетание «как бы», автор дает основание предположить, что считает возможным принять за истину и другую точку зрения.

С.Л. Рубинштейн также считал мотив осознанным побуждением, но полагал, что осознание может быть более или менее адекватным 1 .

Более многочисленную группу психологов составляют исследователи, которые утверждают, что мотив как побуждающая к действию сила может быть как осознанным, так и неосознанным 2 . Причем авторы отстаивают свои позиции с убежденностью Катона и его же завидной последовательностью: «Мотивы человеческой деятельности могут быть как осознанными, так и неосознанными, хотя в целом преобладают, разумеется, осознанные мотивы. Однако дело обстоит сложнее, и то, что мы называем осознанным мотивом, включает в себя моменты неосознанного и не полностью осознанного. При этом осознанные и неосознанные составляющие мотивов человеческой деятельности находятся в диалектическом единстве, которое не исключает их противоречий и борьбы» 3 .

Очень интересным и весьма полезным для дальнейшего исследования является понимание мотивации К. В. Шумейкиной. Исследователь отмечает: «Часто мотивацию характеризуют словом “влечение”, а эффекторное проявление мотивации сводят к максимализации усилий организма, направленной на удовлетворение той или иной потребности. Однако главным качеством мотивации является не свойство усиливать поведение (этим свойством обладает любая неспецифическая активация), а способность концентрировать это усилие в определенном биологически очерченном направлении (поиск пищи, влечение к особи другого пола, избегание определенного фактора внешней среды)» .

Если принять за основание (а иначе мы поступить не можем), что мотив есть побудитель к действию и только он толкает человека на совершение поведенческого акта, то следует подвергнуть анализу утверждение о том, что таким двигателем может быть и неосознаваемое, ибо в отношении осознаваемого почти все авторы единодушны.

Довольно странная картина: ученых часто опережают представители Эвтерпы и Мельпомены. Например, И.В. Гете вкладывает в уста Фауста слова:

«Ах, две души живут в больной груди моей,

Друг другу чуждые, и жаждут разделенья!»

Это те самые сознательные и бессознательные «Я», неразлучные антагонисты, про которые С.Л. Рубинштейн, противник понимания мотива как неосознанного побуждения, сказал: «Основы чувства не в замкнутом мире сознания, они в выходящих за пределы сознания отношениях личности к миру, которые могут быть осознаны с различной мерой полноты и адекватности. Поэтому возможно очень интенсивно переживаемое и все же бессознательное или, вернее, неосознанное чувство» . Маслоу, рассуждая о базовых потребностях, говорил в данном контексте: «Поскольку базовые цели не всегда представлены в сознании, то нам придется иметь дело с очень важной проблемой - с проблемой бессознательного. Изучение только сознательной мотивации, даже самое тщательное, оставляет за рамками рассмотрения очень многие человеческие мотивы, которые не менее, а. быть может, и более важны, чем те, что представлены в сознании» .

Вопреки общераспространенному мнению о том, что разработка сферы подсознательного началась с 3. Фрейда, попытки в этой области делались задолго до него. В произведениях Ксенофонта и Платона Сократ упоминает о своем личном демоне, который внушает ему некоторые мысли . Тем не менее нельзя не признать заслугу 3. Фрейда, который вызвал «самых злых духов критики психоанализа», выдвинув на первый план в духовной жизни бессознательное . Однако, поставив на первый план сексуальное бессознательное, 3. Фрейд акцентировал на нем свое внимание и недюжинные усилия исследователя, оставив в стороне иные особенности. Несомненно, 3. Фрейд внес позитивный вклад в теорию бессознательного и оставил после себя последователей, многие из которых так увлеклись его теорией, что стали видеть даже в музыкальных инструментах фаллический символ .

Современник 3. Фрейда К.Г. Юнг, который развил интересное учение об архетипах, был наиболее последователен в своем видении бессознательного. Его концепция легла в основу понимания бессознательного и российскими учеными.

К.Г. Юнг утверждал: «Внутренние мотивы возникают из глубокого источника, не порожденного сознанием и не находящегося под его контролем» .

Есть глубинная часть психики, утверждал исследователь, имеющая коллективную, универсальную и безличную природу, одинаковую для всех членов коллектива. Этот слой психики непосредственно связан с инстинктами, т.е. наследуемыми факторами. Они же существуют задолго до появления сознания и продолжают преследовать свои «собственные» цели, несмотря на развитие сознания. Коллективное бессознательное есть результат родовой жизни, которая служит фундаментом духовной жизни индивида .

К.Г. Юнг сравнил коллективное бессознательное с матрицей, грибницей, подводной частью айсберга: чем глубже мы уходим «под воду», тем шире основание. От общего - семьи, племени, народа, расы, т.е. всего человечества - мы спускаемся к наследию дочелове-ческих предков. Как и наше тело, психика есть итог эволюции. Психический аппарат всегда опосредован отношениями организма со средой, поэтому в психике запечатлелись типичные реакции на повторяющиеся условия жизни.

«Я произвел несколько сравнений, - пишет К.Г. Юнг, - между современным человеком и дикарем. Подобные сравнения существенны для понимания символических склонностей человека и той роли, которую играют сны, выражающие их. Обнаружилось, что многие сны представляют образы и ассоциации, аналогичные первобытным идеям, мифам и ритуалам. Эти сновиденческие образы были названы Фрейдом “архаическими пережитками”, само выражение предполагает, что они являются психическими элементами, выжившими в человеческом мозгу в течение веков» .

Иллюстрацией тезиса К.Г. Юнга могут служить наблюдения Ч. Ломброзо, который эмпирически доказал, что в творческих актах умалишенных содержатся элементы поведения, унаследованные от времен дикости.

Так, стихи одного из умалишенных сопровождались рисунками, точно такими же, как и наскальные рисунки дикарей, в которых они пытались отобразить свою историю . В поведении человека проявляется неосознаваемое наследство векового опыта человечества, включая и период дикости.

Рассуждая о филогенезе в контексте наследственных следов, которые имеют тенденцию к активизации, превращаясь в мотив поведения ради удовлетворения базовых потребностей, неукоснительно придерживаясь аксиомы удовольствия, Маслоу, компилируя из Фрейда, писал: «Энергия Ид - это инстинкты, но это энергия неорганизованная, не имеющая воли, управляемая одним лишь стремлением удовлетворить инстинктивные потребности в соответствии с принципом удовольствия» . Ид у Фрейда и Маслоу - бессознательное, в отличие от ЭГО, которого отличает сознание. Действительно, откуда, из какого ящика, быть может, прекрасной Пандоры, человек получил необходимость удовлетворять свои базовые потребности и каким образом потребности сформировались именно в таком ключе, который позволяет говорить о их мотивационном значении в случае активизации? Сэм Харрис с уверенностью утверждает, что они унаследованы: «Даже когда нам кажется, что мы управляем своей деятельностью (изменяем себя в лучшую сторону, приобретаем знания или совершенствуем навыки), единственные доступные нам инструменты унаследованы из прошлого» .

«История человеческого разума, - писал Дж. Локк, - это и история того, как унаследованные от предыдущих эпох рациональные формы и теоретическое содержание знания активно влияют на становление и осмысление чувственного опыта новых поколений, и история того, как они комбинируются с новыми формами и теоретическим содержанием, совместно детерминируя особенности чувственного отражения действительности» . По этому поводу у Ф. Ницше есть очень интересная мысль, точно выражающая сказанное: «Не только разум тысячелетий, но и безумие их проявляется в нас. Быть наследником - это опасно» . В его стихотворном творчестве это выражено так: «В моей крови кипит безумство озлобления» .

Типические черты векового опыта человечества, отражаемые психикой современного человека, не остались и не могли остаться обойденными вниманием пытливых умов, казалось бы, далеких от изучения психофизиологических явлений. Генрик Ибсен вкладывает в уста своего персонажа слова, точно иллюстрирующие влияние бессознательного на поведение: «Это нечто вроде привидений. В нас сказывается не только то, что перешло в нас по наследству от отца с матерью, но дают себя знать и всякие старые отжившие понятия, верования и тому подобное. Все это уже не живет в нас, но все-таки сидит еще так крепко, что от него не отделаться» .

Российские исследователи, не отрицая заслуг 3. Фрейда и К.Г. Юнга, продолжили начатое ими.

«При анализе высших форм рефлекторной активности - высшей нервной деятельности, - пишет Р.И. Кругликов, - на первый план выступает необходимость учета следовых факторов, так как эти факторы - память, т.е. накопленная история взаимоотношений организма и среды, - в наибольшей степени организует и модифицирует текущие приспособительные реакции». И далее: «...“донервные” формы памяти не исчезают - они сохраняются, функционируя на основе принципа “изменение от употребления”...» .

Генетически заложенный в механизме человеческого поведения исторический опыт человечества проявляется на уровне бессознательного в конкретных поступках. А.Т. Москаленко, В.Ф. Сержантов пишут: «Именно прошлое человечества детерминирует личность, жизнь которой, если она не застывает на мертвой точке, означает постоянное творение, новации, устремления в будущее» 2 . «Прошлое» лишь ждет своего часа и в благоприятный момент может проявиться нередко в насильственных действиях, чему свидетельством служат так называемые хулиганские мотивы, которые всякий раз всплывают в официальных бумагах правоохранительных органов в случае необъяснимого поведения.

В криминологии даже существует термин «парадоксальные преступления», под которыми понимаются деяния, совершаемые при отсутствии каких-либо видимых причин. Один из примеров такого рода парадоксальных преступлений, иллюстрирующих в большей мере историческое бессознательное в конкретном поведенческом акте, приводит в своей книге А.Ф. Зелинский. Этот пример достоин быть полностью приведенным и здесь.

15-летний ученик С. был на хорошем счету в школе и дома. Любил ходить с отцом на охоту. Одно из двух ружей находилось в его безраздельном владении. Однажды С., возвращаясь с охоты один, без отца, встретил двух знакомых школьниц. Захотелось обратить на себя внимание, и он шутливо пригрозил одной из них: «Люда, я сейчас тебя подстрелю!» И, быстро зарядив ружье патроном, выстрелил.

Девочка умерла там же, на улице поселка. Убийца был в отчаянии и долго не мог понять, что произошло.

Осужден за неосторожное убийство 3 .

А.Ф. Зелинский так комментирует этот случай: «Думается, что в основе подобных “парадоксальных” преступлений лежат возникающие из подсознания импульсы, соответствующие психологической установке виновного» 1 . Об установке мы поговорим чуть позже, а здесь, коль скоро речь зашла о парадоксах, хотелось бы провести параллель между приведенным случаем неосторожного убийства и исследованиями ученых в области развития морали.

«От рыцаря ожидалось, что он постоянно будет заботиться о своей славе», - отмечает М. Оссовская, исследуя феномен средневекового рыцарства 2 . Забота о славе у рыцаря проявлялась не только в военных подвигах, но и в различного рода действиях, иллюстрирующих значимость «Я» индивида. Например, демонстрация силы на глазах у дамы. Если спуститься ниже по нервным ступеням психики, то можно вспомнить исследования зообиологов, красочно живописующих брачные баталии самцов животных на глазах у неблагодарной самки, остающейся с победителем, что характерно и для человеческого общения в период ухаживания за дамой.

В связи с филогенетическим бессознательным, архетипическими чертами психики, оказывающими влияние на поведенческие реакции, обращает на себя внимание такое преступление, заставляющее правоприменителя совершать массу ошибок, как хулиганство.

В УК РФ хулиганство представлено в двух видах - как мотив оно урегулировано, например, в п. «и» ч. 2 ст. 105 и как деяние, проявляющееся в конкретных действиях, - в ст. 213.

Статья 213 УК РФ формулирует хулиганство как умышленные действия, грубо нарушающие общественный порядок и выражающие явное неуважение к обществу, которые совершаются либо с применением оружия или предметов, используемых в таком качестве, либо по экстремистским мотивам.

Данная законодательная формулировка столь аморфна, что вызывает недоумение: неужели иные преступления не выражают явного неуважения к обществу и не нарушают или в иной степени, чем хулиганство, нарушают общественный порядок? Например, нанесение умышленных тяжких телесных повреждений. Если общество поставило нормативную преграду совершению этого преступления, следовательно, пренебрежение установленной нормой (масштабом поведения) есть проявление неуважения к обществу, которое может быть как явным, так и неявным, и несомненное нарушение существующего в данном обществе порядка. То же самое относится ко всем без исключения умышленным и ряду неосторожных правонарушений.

На практике хулиганство выливается в совершенно конкретные действия, которые в уголовном законодательстве урегулированы конкретными нормами. Это различного рода телесные повреждения, уничтожение имущества, оскорбление и т.п. Однако суды часто ошибочно квалифицируют такого рода конкретные преступные акты как хулиганство. При этом критерием квалификации по ст. 213 УК РФ служит место совершения преступления или наличие посторонних лиц. Этот парадокс отражается в конкретных судебных решениях.

Получается весьма странная картина: несмотря на доктринальную аксиому о субъективном вменении правоприменитель ставит наличие или отсутствие преступления в зависимость от места совершения преступления или наличия посторонних лиц. К тому же часто практические работники квалифицируют деяние как хулиганство в том случае, если трудно дать содеянному точное определение.

Такое положение можно объяснить лишь тем, что мотив деяния, т.е. внутреннее побуждение, законодатель превратил в преступление, что противоречит канонам уголовного права, влечет и впредь будет влечь за собой ошибки в правоприменении.

Если правоприменителю мотив преступного деяния непонятен, деяние без долгого мудрствования квалифицируется как хулиганство. Так, в приговоре по делу П. было отмечено, что «мотив убийства дочери - месть жене за супружескую измену признается хулиганским, так как дочь не могла отвечать за поступки матери и действия П. по отношению к ней явились беспричинными» .

Между тем хулиганство - это не преступление, а мотив, который может вылиться в противоправные действия. Как таковой мотив хулиганства совершенно обоснованно занял место в ч. 2 ст. 105 и ряде других норм Особенной части УК РФ. Но совершенно неоправданно превратился в преступление, предусмотренное ст. 213 УК РФ. Непонятный правоприменителю мотив хулиганства довольно просто объясняется с позиций психофизиологии, учитывая филогенетический опыт человечества.

Рыцарь должен был привлечь к себе внимание, иначе его ждало забвение, смерть.

Современный человек также обречен на поиски внимания к своей особе. Это означает непременное удовлетворение базовой потребности в признании. Такое внимание может быть заслужено, например, «думскими» эскападами народных депутатов, скандальным романом или подвигом. Ради внимания можно сочинить «Божественную комедию» или поджечь Рим. Для любого человека лучше совершить что-то дурное и порицаемое, чем оставаться неуслышанным и неувиденным, невостребованным.

Согласно психофизиологической аксиоме никакое наказание не идет по своим психотравмирующим свойствам в сравнение с не-подтверждением своего «Я», что является удовлетворением препо-тентной потребности. Если ругают - значит, признают факт моего существования, знают, помнят. Этот психофизиологический феномен является универсальным. Чтобы убедиться в этом, достаточно представить, что вас, при всей очевидности вашего бытия для вас же самих, окружающие перестали вдруг слышать, видеть, вообще воспринимать. К тому же, совсем про вас забыли. Самый вероятный исход в такой ситуации - сойти с ума или покончить с собой (статистика самоубийств, увы, подтверждает сказанное). В этом контексте интересна притча об Агасфере - иудее-ремесленнике, мимо дома которого проходил на казнь Иисус, попросивший Агасфера дать ему возможность прислониться к стене его дома, чтобы отдохнуть. Агасфер оттолкнул Иисуса и сказал: «Иди, на обратном пути отдохнешь», за что был осужден вечно скитаться по земле до второго пришествия Господа, всеми отвергаемый, презираемый и не находящий участия. Говорят, что Агасфер, получивший печать вечного жида, просит у Бога смерти, дабы избавиться от невыносимого бытия, но смерть не приходит к нему.

Хулиганство есть проявление своего игнорируемого обществом «Я», которое выражается в совершенно конкретных поступках, за которые субъект и должен нести уголовную или иного рода ответственность как за совершенное по хулиганским мотивам.

Параллели между животными инстинктами, рыцарскими баталиями и современными так называемыми хулиганскими побуждениями вполне уместны и подтверждаются мнениями ученых о том, что в генотипах скрыта информация о структурах весьма древних предков.

Наиболее рельефно о взаимосвязях с предками пишет Питер Фишер:

«Самая древняя часть мозга - мозговой ствол. В нем, как считает Вильсон, хранятся инстинкты, уходящие своими корнями в жизненный опыт пресмыкающихся: хранение добытого, соблюдение твердых правил, стремление к прочной, незыблемой системе устройства мира». И далее приводит весьма интересный пример: «Если, например, человек упрямо держится за отжившие бюрократические инструкции, значит, в нем победил доставшийся нам от пресмыкающихся, отрицающих любые изменения, мозговой ствол. Ненависть и разрушительная агрессивность исходят от эмоционального промежуточного мозга ранних млекопитающих» 1 .

Подтверждением сказанному может служить инстинкт как врожденная особенность образа действия. Инстинкт определяет стратегию поведения, оставляя решение тактических вопросов на долю психики. В этом смысле психологи называют инстинкт мотивом поведения. Так, В.К. Вилюнас пишет: «В мотивационном аспекте инстинкт можно охарактеризовать как унаследованный механизм удовлетворения потребностей, специфика которого состоит в побуждении индивида к совершению ряда частных действий без отражения общей их направленности, контроль за которой превышает приспособительные возможности психики на ранних этапах ее развития» 1 .

Роль инстинкта в качестве побудителя человеческого поведения неустанно подчеркивал и И.М. Сеченов, а затем и его последователи. А ведь инстинкт - это не что иное, как филогенетическая программа, в которой запечатлены мудрость и безумие веков. Следовательно, они также влияют на поведение человека, выступая в качестве мотивов.

Ученые отмечают, «бессознательно» комментируя Ф. Ницше, что наследие веков в нашей памяти весьма специфично. В основном оно состоит из отрицательных эмоций, неприятных раздражителей, которые, оставаясь в бессознательной сфере, всегда готовы выплеснуться в сознание, уже целенаправленно детерминируя человеческую деятельность.

В связи с этим представляет интерес пример, приводимый в статье С. Гарфилда. В его репортаже о реслинге один из борцов сообщает: «Борьба для меня - единственная возможность дать выход своим сдерживаемым чувствам, расслабиться, не приходя в противоречие с уголовным кодексом» 2 .

Как же проявляется эта историческая наследственность в человеческой психике - только ли в диком восторге от актов жестокости или, быть может, в чем-то ином?

Немецкие исследователи отмечают: человеческое наследство может быть явлено на свет и в виде благопорядочных поступков, которые также исторически перенесены в психологическую память. «“Хорошие” манеры, по определению, - это те, которые характеризуют собственную группу; мы постоянно руководствуемся их требованиями, они становятся нашей второй натурой. В повседневной жизни мы не осознаем, что их назначение состоит в торможении агрессии и в создании социального союза» 3 . Та группа людей, где так называемые хорошие манеры были гораздо более естественны, чем «плохие», передает их из поколения в поколение, фиксирует генетически. В этом отношении заслуживают самого глубокого внимания публицистические очерки российских исследователей, доказывающих, что после истребления советской властью российской интеллигенции слой благородных людей в стране практически исчез...

Исследования российских ученых, которые в области «исторического бессознательного» достигли больших успехов, с очевидностью показывают, что и «мудрость и злостность веков» бессознательно способны детерминировать поведение человека.

Однако только ли одни вековые традиции, ушедшие в бессознательное, способны на этом теневом уровне влиять на человеческое поведение?

Российские ученые отмечают: «Неосознанную часть психики обычно связывают с деятельностью подкорки, в которой сосредоточен основной массив филогенетической информации, иначе говоря, опыт вида и рода. Однако толкование данного вопроса недостаточно, даже упрощено. Оно не дает возможности правильно объяснить, например, локализацию так называемых автоматизмов, которые формируются в онтогенезе индивидуального сознания, главным образом в период становления психики ребенка» 1 .

Следовательно, на уровне бессознательного проявляются не только мудрость и жестокость веков, но и онтогенетические следы, ушедшие в тень уже в процессе индивидуального развития. Значит, уровень бессознательного может быть разделен исключительно условно и лишь в целях более скрупулезного изучения на два блока :

• 1) блок исторически унаследованного в сознании, диктующего необходимость демонстрации собственного «Я» - эффект филогенеза;
• 2) блок онтогенетически приобретенного, но не прошедшего стадию осознания.

Второй блок бессознательного, выделенный нами, образуется в человеческой психике посредством получения из внешнего мира сенсорной информации. Однако информация эта не осознается, обрабатываясь и используясь на различных психических уровнях, куда включается, главным образом, подкорка.

Неосознанная часть психической деятельности представляет собой одновременно неосознанную сторону высшей нервной деятельности. Вместе с тем эта неосознанная часть может переходить в сознание, осознаваться и, наоборот, что раньше осознавалось, может уходить в бессознательную тень, которую И.П. Павлов, а вслед за ним и современные российские исследователи, считали преобладающей и императивной: «Благодаря подсознанию индивидуально усвоенное (условно рефлекторное) приобретает императивность и жесткость, присущие безусловным рефлексам» 1 .

Ученые криминального цикла отражают, пожалуй, те тенденции, которые характерны в отношении рассматриваемого нами вопроса для психофизиологических исследований. Единства нет. Причем наиболее консервативны в вопросах бессознательного применительно к мотиву представители науки уголовного права. В учебниках уголовного права подчеркивается, как было показано выше, характеристика мотива как осознанного побуждения: «Мотив - это осознанное побуждение...» 2 .

В монографических исследованиях, однако, авторы почему-то проявляют большую осторожность, хотя следовало бы это сделать в первую очередь в учебниках, поскольку именно они являются основой для развития студента. Б.С. Волков пишет: «По общему правилу, мотив преступления - побуждение осознанное, опосредованное желанием осуществления цели» 3 . Утверждая «общее правило», он же чуть ниже отмечает, что мотивы могут быть в отдельных случаях и неосознаваемыми 4 .

В исследованиях криминологов наблюдается гораздо больший прогресс в сфере изучения бессознательного. Ушли в небытие времена монополизма и стигматизации в науке, и однозначные заявления, претендующие на единственную истину, воспринимаются как архаичные.

В свое время, причем сравнительно недавно, криминологи писали: «В сознательной деятельности, в том числе и в мотивации, всегда имеются неосознаваемые или не вполне осознаваемые компоненты. Советская наука отвергает буржуазные концепции мотивации, в которых источником человеческой активности объявляются врожденные, бессознательные побуждения. Однако она не отрицает неосознаваемости отдельных элементов мотивации поведения, хотя главной движущей силой противоправных действий выступают сознательные побуждения людей» 5 .

Действительность показала противоречивость подобных суждений, что нашло отражение в исследованиях криминологов последних лет, где все настойчивее утверждается ведущая роль в ряде случаев бессознательного в системе детерминации преступного поведения. В конце концов эксперименты, проводимые психологами, доказывают ведущую роль бессознательного в процессе выбора поведенческой реакции. Так, в одном из экспериментов 1 покупателей попросили оценить четыре пары чулок и выбрать наилучшую. Никто из участников эксперимента не заметил, что все чулки одинаковы. Большинство выбрали чулки, расположенные справа. Когда покупателей спросили о причине такого выбора, они не говорили, что склонны вообще выбирать вещи, находящиеся справа. При этом они утверждали, что качество ткани выбранных чулок лучше. Когда же исследователи спросили у участников эксперимента, повлияло ли расположение товара на их выбор, то они сочли такой вопрос за вопрос сумасшедшего. Оценивая проведенный эксперимент, Крис Пэйли совершенно справедливо, обоснованно и одновременно остроумно замечает: «Бессознательное использует странные методы, чтобы заставить нас сделать выбор. Роль сознания состоит в том, чтобы предложить правдоподобное объяснение тому, как мы принимаем решение» 2 .

Итак, в качестве мотивообразующих факторов поведения, в частности преступного поведения, могут выступать как осознанные, так и, главным образом, неосознанные побуждения. В психологической и в юридической литературе предлагается иерархия соответствующих факторов, которая в конце концов сводится к одному - потребности, являющейся единственной силой, детерминирующей поведение.

Пэйли К. Не бери в голову. М.: Манн, Иванов и Фербер, Там же. С.110.

2015. С. 109-110.

• Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии: в 2 т. Т. II. М., 1989. С. 42. Айзман Р.И., Кривощеков С.Г. Физиологические основы психической деятельности. М.: ИНФРА-М, 2014. С. 141. Ковалев В.И. Мотивы поведения и деятельности. М., 1988. С. 6.
• Там же. С. 48. Ницше Ф. Стихотворения. М., 1991. С. 15.
• Ибсен Г. Собрание сочинений: в 4 т. Т. 3. М., 1957. С. 493. Кругликов Р.И. Принцип детерминизма и деятельность мозга. М., 1988. С. 21. Москаленко А.Т., Сержантов В.Ф. Личность как предмет философского познания. Новосибирск, 1984. С. 215. Зелинский А.Ф. Осознаваемое и неосознаваемое в преступном поведении. Харьков, 1986. С. 88. Зелинскии А.Ф. Осознаваемое и неосознаваемое в преступном поведении. Харьков, 1986. С. 89. Оссовская М. Рыцарь и буржуа. М., 1987. С. 82.
• БВС. 1990. № 6. С. 14. Фишер П. Чудеса и тайны нашего мозга // За рубежом. 1985. № 10. С. 21. Вилюнас В.К. Психологические механизмы биологической мотивации. М., 1986. С. 116. Гарфилд С. Театр жестокости // За рубежом. 1993. № 10. С. 17. Смещение, переориентация нападения - это, пожалуй, гениальнейшее средство, изобретенное эволюцией, чтобы направить агрессию в безопасное русло // Знание - сила. 1990. № 7. С. 65. Жуков Н.И. Проблема сознания. Минск, 1987. С. 165. Симонов П.В. О двух разновидностях неосознаваемого психического: под-и сверхсознании. В кн.: Бессознательное. Новочеркасск: Сагуна, 1994. С. 61. См., например: Советское уголовное право. М., 1981. С. 191; Курс советского уголовного права: в 5 т. Т. 1. Л., 1968. С. 441. Волков Б.С. Мотивы преступлений. Казань, 1982. С. 9. Там же. Механизм преступного поведения / под ред. В.Н. Кудрявцева. М., 1981. С. 61.